°C
В 2022 году отечественный кинематограф столкнулся с небывалым вызовом – после того, как многие голливудские студии отказались предоставлять России свои премьеры, зрители задались вопросом: «А что же нам теперь смотреть?». Довольно быстро выяснилось, что российские режиссеры и студии не смогут оперативно закрыть собой образовавшиеся пробелы. Однако, спустя год, ситуация заметно улучшилась – в кинотеатрах одна за другой выходят новые отечественные картины, а представители индустрии налаживают отношения с восточными коллегами. Этот оптимизм, считает Егор Кончаловский, небезоснователен. Именно сейчас, по мнению режиссера, тот самый момент, когда российское кино может завоевать любовь зрителей за счет своей аутентичности и индивидуальности. О том, что делает наши фильмы столь уникальными и как будет развиваться кинопрокат в России Егор Кончаловский рассказал редакции Global City Москва на Всероссийском инвестиционном форуме «Зауралье». Подробности – в нашем интервью.
На форуме «Зауралье» есть несколько смысловых блоков, посвященных развитию таких областей, которые относятся к нематериальному аспекту нашей жизни, креативной индустрии, в том числе кино. С ковидных времен мы наблюдаем за тем, как оно себя чувствует. В 2020 году мы переживали о том, как себя чувствуют кинотеатры. После ухода некоторых кинопрокатчиков мы начали переживать о том, что мы будем смотреть и сможет ли российская киноиндустрия справиться с этой проблемой. Как вам кажется, сколько времени нам потребуется для того, чтобы российское кино смогло удовлетворить все потребности зрителя и достичь мирового уровня?
Во-первых, я сделал бы пояснение. Креативные индустрии – это не совсем культура. Креативные индустрии лежат на границе социальной, культурной, экономической жизни. Кино – это отдельная индустрия, и недаром раньше, в Советском Союзе, когда была достаточно мощная киноиндустрия, было и Министерство культуры, и Комитет по кинематографии. По своему статусу он равнялся министерству. Было такое Министерство кино. Сейчас у нас единое Министерство культуры, которое отвечает за все, в том числе за кино. Надо сказать, что российское кино получает достаточно большую помощь. Я не думаю, что где-то в Европе оказывается такая же помощь кинематографу. У нас это есть в разных аспектах: и Министерство культуры, и Институт развития Интернета, и еще некоторые платформы, в том числе военные, которые помогают кинематографу. Особенно сегодня, когда вдруг, наконец, мы вспомнили о том, что кино – это очень мощный инструмент пропаганды. Идеология и пропаганда (в хорошем смысле этого слова) – сегодня самое важное, что нам необходимо.
Потому что победить нас как державу можно только ломая внутренний фронт, а не забрасывая нас бомбами и ракетами. Нас можно победить только изнутри. И вот это идеология, и вот это кино. Это первое.
Второе – да, действительно, после того, как мы начали жестко и абсолютно справедливо отстаивать наши права, вся ситуация изменилась. Изменилась система проката, содержание проката. У нас нет теперь серьезного количества американских блокбастеров, которые занимали лучшие и главные места по выпуску картин. Все лучшие даты по релизам фильмов были заняты огромными блокбастерами, «Человеками-пауками».
Почему? Это деньги?
Да, безусловно, это деньги, это индустрия. Не только деньги, которые эти фильмы приносили, но и вложенные деньги. Когда у тебя вложено огромное количество денег мало того, что в производство, еще и в продвижение фильма – мерч, майки, реклама. Мы, к сожалению, с этим соревноваться не могли. У нас у кино просто другой финансовый масштаб. То, что у нас считается достаточно крупномасштабным по бюджету фильмом, в Голливуде воспринимается как независимое малобюджетное кино. А у нас это огромный проект. Я считаю, что у всего сложного есть две стороны.
Позитивная сторона заключается в том, что мы стали смотреть больше внутрь себя, и сегодняшнему человеку, который больше смотрит, чем читает, нужно кино. Мы должны дать ему то кино, которое нужно и нам, и ему, зрителю. Чтобы он пошел на сеанс. Потому что можно снять дорогущие патриотические фильмы, но не найти путь к сердцу зрителей.
Вот это снижение конкуренции с западными фильмами – это, с одной стороны, плохо. Потому что, конечно, кинотеатрам сейчас плохо, часть закрывается. Кто-то показывает «пиратки», кто-то достает старые запасы. С другой стороны, контент, конечно, нужен.
Я лично сейчас наблюдаю усиление активности российского кинематографа во всех проявлениях. Это и сериалы, и полные метры. Также есть повышенное относительно прошлого времени внимание к патриотическому кино, дебютному кино. Есть и плюсы, и минусы. Когда мы выйдем на какой-то уровень… А на какой уровень мы хотим выйти? С кем мы себя сравниваем? Мне кажется, нам бессмысленно сравнивать себя с кем-то и говорить: «Мы хотим такую же индустрию, как в Германии». Нет ее, этой индустрии в Германии. Там все заполонило американское кино. Куда-то делось французское кино, итальянское, английское. Я считаю, что нам бессмысленно себя с кем-то сравнивать и говорить: «Мы вышли на до СВО-шный уровень» или «Мы вышли на допандемийный уровень». Это бессмысленно, это новый мир. Эти уровни все исчезли как мерило.
Сейчас нужно строить новую систему, новую структуру. Поэтому старые системы оценки, определения почета и вынесения приговора больше не работают. Все начинается заново. Начинают делать русские машины, начинают заново делать русское кино. Безусловно, рынок поменяется. Раньше мерилом были какие-то фестивали. Например, Канны.
А сейчас кому они нужны, эти Канны? Да никому. В том-то и дело, что становится даже неприлично оставаться частью той индустрии, что была раньше. Я лично очень оптимистично смотрю в будущее. Мне кажется, что мы наконец-то поняли роль нашей страны, где культура – это часть страны, а кино – это часть культуры.
Сейчас строится новая структура, будут появляться новые партнеры. Я убежден, что появятся партнеры из Ирана, Вьетнама, как это ни странно. Ну и очень интересная, но сложная концепция – это сотрудничество с китайцами, потому что Китай – это очень трудные переговорщики, с ними тяжело найти общий язык. А если нашел и достиг успеха, то полуторамиллиардный рынок перед тобой. На мой взгляд, для нас он логичней, чем западный. Потому что для Запада мы такие же, как они, только белые.
Какой-то английский профессор-русофоб сказал очень хорошую фразу: «Знаете, в чем загадка русской души? В том, что русские – белые». Зачем нам искать с ними общий язык? Давайте искать общий язык с другим миром, с которым мы сегодня пытаемся построить отношения.
Чего сейчас хочет зритель?
Всякий зритель хочет разного. Недаром существуют такие понятия, как: целевая аудитория, возрастные категории: 6+, 12+, 18+. Если бы я знал, что хочет зритель, я бы снимал один блокбастер за другим. Это всегда риск.
Может быть, мы не страна для блокбастеров? Может, нам нужно душевное кино?
Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что непонятно, где лежит граница между блокбастером и душевным кино. Есть очень душевные блокбастеры, на которых все, чаще всего дамы, рыдают и не могут остановиться. Например, «Титаник» какой-нибудь. Блокбастер? Да. Душевное кино? Да. Блокбастер – это такая вещь… Это фильм, который обречен на успех. Для этого обречения на успех нужны определенные факторы: звезды, реклама, тема. Это набор каких-то факторов, плюс финансирование, плюс хороший режиссер. Люди, которые делают такие фильмы, точно знают, сколько они соберут. Если блокбастер провалился, то это не блокбастер. Блокбастер должен иметь успех. Нельзя сказать «неуспешный блокбастер». Это как сказать «уродливая красавица», хотя и такое бывает.
Во-вторых, почему голливудская индустрия может себе позволить, или могла до определенного времени, снимать большое количество блокбастеров? Потому что у американцев очень большой рынок в силу того, что они продавали американскую мечту. А кто не хочет американскую мечту? Жить в хорошем доме с бассейном, с газоном, ездить на хорошем джипе, устроить детей в хороший институт, ездить отдыхать в Мексику два раза в год. Кто не хочет такой красивой приятной жизни? Все хотят. И американцам удавалось продавать эту мечту, говоря с миром на понятном языке.
Я помню русских бандитов. Сколько среди них было Рембо, Рокки, сколько эти бандиты – убийцы и преступники – давали себе имена кинематографических героев? То есть американцы продают очень простую мечту, простые идеи, понятным всем языком без особенных заморочек. Их рынком до недавнего времени был весь мир. Ну, кроме Китая, хотя Китай их тоже очень долго не пускал.
Я не уверен, что мы должны снимать фильмы на весь мир, потому что наше кино – великое, советское кино – оно совершенно не было ориентировано на мир, оно было ориентировано на кино. На какие-то важные вещи.
Было очень много человечных, душевных, гуманных фильмов, которые тот же немец не поймет. Ту же «Зимнюю вишню» он не поймет. Наше кино является нашим лицом. Если мы хотим оставаться русскими, российскими людьми, то нам нужно наше кино. А глобализация, которая происходила последние двадцать лет, убила национальный кинематограф. Выходишь на улицу – что в Париже, что в Лондоне, что в Берлине – одни и те же фильмы везде идут. В Германии даже не на немецком, а на английском языке. Мне кажется, кино не надо рассматривать отдельно от общей ситуации в стране.
Мне кажется, что кино – это важный момент в формировании новой страны, ее идеологии, политики, философии. А раз так, мне кажется, что кино мы должны снимать в первую очередь для себя. Во всяком случае, на этом этапе.
В определенный момент культура должна будет решать вопрос, связанный с производством контента на тему СВО, потому что это уже история нашей страны. Как вам кажется, как нужно подходить к этой теме для того, чтобы она была правильно понята, потому что тема сложная?
Безусловно, она сложная, но не сложнее, чем она есть. Это большое столкновение, у которого есть много подпунктов, но, в принципе, это цивилизационное столкновение нас с миром Запада. Не было бы это на территории Донбасса, это бы происходило на территории какого-нибудь Казахстана, Прибалтики, Молдавии или Грузии, как это было уже. Это действительно достаточно сложная тема.
Мне кажется, нужно, чтобы прошло какое-то время, чтобы с дистанции увидеть это происходящее. Вот прошло 30 лет с момента, как развалился Советский Союз. Посмотрите, сколько людей – больших политических деятелей – мы уже переоценили, поняли, что вот тут вот продали, тут предали, здесь не вытащили, развалили державу. Прошло-то всего 30 лет, а мы уже все переоценили.
Или там был великий Назарбаев в Казахстане. Сколько лет его считали великим, а потом перестали. В одночасье. Поэтому мне кажется, что должно пройти время. Для того, чтобы оценить это с философской стороны, осмыслить, пережить, прожить, понять. Понять и простить, в конце концов. Как это было, скажем, с Северным Кавказом. Прошло время, и все по-другому теперь. Мы смотрим на это по-другому, и понимаем по-другому. И люди поменяли стороны очень сильно. Поняли, что были где-то правы, где-то неправы. Конечно, сейчас появится огромное количество людей, которые с удовольствием бросятся на эту тему: Донбасс, борьба с нацизмом, давайте денег. И уже эти фильмы делаются, мне предлагали несколько сценариев. Я читаю их и понимаю, что люди осмысляют и описывают поверхность. А то, что в глубине и внутри, им еще непонятно.
С другой стороны, во время Великой Отечественной войны делали прекрасные фильмы. Но они не были политическими, они были эмоциональными. Мне кажется, что уже можно делать кино, которое говорит о людях без оценки происходящего.
Пройдет 10-20 лет, и мы будем общаться с миром, взаимодействовать, восточно-европейских партнеров забирать на свою орбиту. Все равно будет эволюция во взгляде на то, что происходит. Все то, что происходит, можно описать одной фразой. Очень многим в мире не хочется, чтобы наша страна была, чтобы она существовала и была сильной. Только слабой, как периферия для выкачивания ресурсов. А если так, то все остальное становится не таким уж важным.
Я бы, конечно, перед тем, как делать серьезное кино на тему СВО и Донбасса, съездил бы туда. Я вот был в Донбассе, провел несколько дней с бойцами, прочувствовал это, пригубил этой атмосферы. Съездив туда несколько раз, я понимаю, насколько эта тема многослойная, многосоставная, трагичная и героическая.
А сейчас будет очень много людей, которые там никогда не были, но будут про это снимать. Не уверен, что это принесет пользу. Но, тем не менее, Донбасс – это реально большие события большой игры. Я надеюсь, что наша глобальная победа не за горами, и что мы начнем ее осмыслять.
© Интернет-журнал «Global City» Полина Попова
